Ехал я этим летом на дачу в автобусе. Честно говоря, я бы с радостью отказался от этого "удовольствия", то есть от поездки в автобусе, но, как говорится в одном анекдоте, "вариантов не было". Тема общественного транспорта может быть одна из самых популярных на страницах средств массовой информации, и нельзя сказать, что она слишком раздута. Проблема сама по себе весьма повседневная, злободневная и, я бы даже сказал, больше "национальная", чем общественная. Можно, например, мерами административных наказаний упорядочить проблему впихивания людей до бесконечности, к большому сожалению водителей, в весьма ограниченное пространство. Но как же пойти против "национальных" чувств водителя, который, недавно набив автобус до отказа, на ропот пассажиров о том, что "консервирование" очередных трех смерти подобно, с честью и достоинством истинного патриота завопил: "Братья и сестры"! Вы что, не азербайджанцы? У вас разве нет дома сестер и матерей? Как же их оставить так на остановке (хорошо хоть не сказал: "оставить на произвол судьбы")? Или как, например, довести до сведения уважаемых граждан, что существует понятие "очередь", и не надо в агонии подбегать толпой к подъезжающему автобусу и, толкая друг друга, во что бы то ни стало первым, но никак не вторым и третьим, влезть в салон. Честное слово, в подобные моменты коллективных соревнований думаешь, что Национальная лига американского футбола сильно бы пожалела, если бы узнала, каких потенциальных игроков теряет на наших остановках.

Но вернемся к моей поездке. Толпа, довольно бойко "подхватив" меня, протиснула в салон. Вот спасибо! А то я все еще не могу освободиться от губительных стереотипов, как у нас говорят, "вшивоинтеллигентного, цивилизованного общества". Для меня все еще остается совершенно приемлемым, что очередь надо соблюдать. Или что принцип "каждому по труду" весьма рационален и эффективен. (Помнится, даже дед не мог простить мне подобного "фраерства" и сокрушался: "Пропадешь ты, несчастный, в этой жизни!") В общем, влез я в автобус, и после настоятельных просьб и откровенных угроз водителю, что если автобус сейчас же не тронется, то в такую жару тронутся умом пассажиры, и массовый "геноцид" в его транспорте обеспечен, мы поехали. Ехать было довольно долго, и я, высвободив себе определенное пространство, чтобы скоротать время, попытался читать газету. Чтение для меня действие приятное, даже в таких "полевых" условиях, когда стоишь зажатый, как джинн в лампе. Но были и такие, кто бесспорно получал большее удовольствие от чтения при езде. Все очень просто. Читали они сидя. Мужчина лет сорока пяти с пылом революционного бойца читал одну из урапатриотических оппозиционных газет. Другой, намного моложе примерно моих лет, с символической а-ля иранской щетиной усиленно штудировал какую-то книгу с кричащим дидактическим названием "Наставление". Оба усиленно старались не замечать даму бальзаковского возраста, которая, с ненавистью посмотрев на них, решила почему-то наброситься на меня и, прошипев загадочную фразу о том, что "люди с голоду умирают, а этот газету читает", с отвращением ко всему роду мужскому отвернулась. Недавно, будучи в гостях у родственников в одной из стран ближнего зарубежья, я путешествуя по городу в их общественном транспорте, с возмущением в душе, да иногда от горячей кавказской крови и в словесной форме отмечал, что у них почему-то мужчины и молодые люди очень редко уступают место старшим по возрасту и женщинам. И тут же с гордостью заявля, что мы-де совсем не такие. Помнится, мне тут же усердно поддакивали обосновавшиеся там наши бывшие сограждане, причем вне зависимости от своей национальной принадлежности. Но, к сожалению, с недавних пор я стал замечать, что сия столь похвальная консервативная черта стала, хоть и постепенно, но убывать и у нас.

За окном мелькала, хоть ее и трудно было разглядеть в этом столпотворении, знакомая абшеронская панорама, и я, отрываясь от чтения, пытался уточнить, долго ли еще ехать. Убедившись, что до моей остановки еще долго, я было снова уткнулся в газету, как вдруг к жалобе сладкоголосящей певицы о несовершенстве всего земного (магнитофон не умолкал ни на минуту) присоединилось грозное предупреждение: "А ну-ка не прислоняйся к моей жене, не то щас врежу". Я так же, как и все в автобусе, повернув голову в сторону крика, увидел молодого мужчину, сидевшего во втором ряду с женщиной, которая, видимо, и была та самая жена, с двумя детьми. Позади сидела еще одна семья, глава которой, как оказалось впоследствии, был братом рассвирепевшего супруга. Рядом с ними стоял молодой парень славянской внешности, который ну никак не походил на злостного маньяка и робко на полурусском-полуазербайджанском попытался доказать, что у него и в мыслях ничего плохого не было. Было совершенно очевидно, что столь неприятному инциденту была причина - лихая езда шофера в битком набитом автобусе. И просто водителю надо было объяснить, что тормозить бы надо поаккуратнее. Но было уже поздно. Толпа уже нашла свою "жертву". "Жертва", чем она слабее и чем беззащитнее, тем ведь более пригодна для расправы. Таков, к сожалению, закон "каменных джунглей". Парень вполне подходил на эту роль по всем критериям. Он был скромного физического телосложения и, по складывающейся ситуации, не мог надеяться на чью-то поддержку. И вдруг совесть, честь и достоинство "заговорили" у верзилы водителя. Вырубив музыку, повернув голову в сторону парня, он завопил, что не потерпит чтоб к женщине его народа приставал какой-то ублюдок и хамства в своем автобусе, после чего смачно выругался. За его "пристойным" "благовоспитанным" ругательством последовал звук звонкой пощечины от рядом стоящего с русским парнем юнца, который, не успокоившись, прокричал в тот же адрес: "У вас, сволочей, в крови приставать к чужим женам". Осмелев от столь активной поддержки, муж "поруганной" и его брат набросились на парня новыми побоями. Благо, что парню и увернуться в данном весьма и весьма ограниченном пространстве было некуда, и он был похож на зажатого в руке воробушка. Но все же еще не все успели продемонстрировать свое рвение к "национальной солидарности". Молодой парень, всю дорогу не отрывающийся от "Наставлений", с шумом захлопнул книгу, проклял шайтана и пристыдил "виновника" со словами: "Что ты за мужчина?!" Тут же еще от кого-то последовал риторический вопрос: "У них, что, мужчины есть, что ли?"

Индивидуальный психоз переходил уже в стадию массового, и я, раздираемый сомнениями вмешаться - не вмешаться, может, еще долго колебался бы, но тут заметил, что в той части, где продолжалась вакханалия, какой-то парень спортивного вида начал, покрикивая на бьющих, укрывать "бесчестного" от ударов. С середины же салона вперед стал пробиваться с папкой в руке какой-то человек и, став между ними, начал призывать к спокойствию. Еще одна женщина средних лет стала вдруг отчитывать водителя, что водить надо как человек, а не как обезьяна (так и сказала: "как обезьяна"), и что бедный русский парень ни в чем не виноват. На что водитель, "охранник" чести и достоинства всех азербайджанских женщин, вытянув вперед свою действительно волосатую, как у обезьяны, руку в направлении женщины, заорал: "Что ты хочешь, а-а-аз?" С желанием присоединиться к группе поддержки без вины виноватого, я, пробиваясь к "месту происшествия", по дороге успел схватить за руку брата "потерпевшего", который все еще рвался в бой. Вместе с "человеком с папкой" нам удалось кое-как уговорить его с братом успокоиться. Дальше, забарабанив по потолку, мы потребовали остановить автобус. Автобус был остановлен. Наша тройка благоразумно посчитала, что лучший вариант для безопасности паренька - это вытолкать его наружу, что мы и сделали, объяснив ему, что лучше смыться. Он посчитал наш аргумент весьма убедительным и, прошептав "спасибо", сошел. За ним все еще, правда, рвался юнец, отвесивший оплеуху, но я, удержав его, миролюбиво сказал: "Хватит уже!" На что он дружелюбно ответил: "Только ради тебя, брат!" Но несмотря на то, что "коварный обольститель" исчез, угрозы хоть и в менее враждебном тоне, но в более высоких эпитетах продолжались уже в наш адрес: "Зачем, зачем вы его отпустили?" - вопили, "оскорбленные" братья. Мужчина, читающий газету, видать уже зарядился белибердой, напечатанной в ней, и, свернув трубочкой, размахивал ею как шашкой: "Да разве мы нация?! Армяне бы давно его прикончили. Вот они нация!" - сожалея, видимо, что он не армянин, восхищенно произнес он. "И не говори", - поддержал его водитель. - Вот так и Карабах сдали!".

Ниджат МЕЛИКОВ
"Эхо"